Председатель общественной организации "Жители блокадного Ленинграда" И.Скрипачева: "Мы выжили благодаря высочайшей духовности и доброте"

- Ирина Борисовна, как Вы общаетесь с подрастающим поколением? Как работаете с ними?

- Вы знаете, вся наша работа направлена, прежде всего, на молодое поколение. Мы передаем эстафету памяти 900-дневной блокады Ленинграда вам, молодым, чтобы вы, изучив это, познав, понимали историю города, в котором живете. Московский вокзал, площадь Восстания до Дворцовой – вот это все Ленинград. Да, он был построен еще в начале прошлого века, но он - Ленинград. Такой истории ни в мире, ни на планете не было, нет и, дай бог, не будет никогда. Поэтому вы, молодые, принимая от нас эстафету, должны пронести это, чтобы ваши потомки - дети, внуки, правнуки работали и жили только на созидание, а не на разрушение.

Наше поколение от всего советского, от всего доброго не отходит. К Ленинграду было всегда особое отношение. В 70-ых годах мы всегда ездили на машине в отпуск. Тогда не было такого великого множества машин, но ленинградские машины всегда приветствовали. Один раз в Харькове к нам даже обратились «питерцы», хотя Ленинград был тогда глубоким Ленинградом.

- По Вашему мнению, современные школьники хорошо знают блокадную историю?

- Мне кажется, что не очень хорошо, к сожалению. Хотя я могу ошибаться. Я хочу поговорить об этом с Жанной Владимировной Воробьевой, председателем комитета по образованию. Написание планов - очень муторная работа, но ее требуют выполнять с большого верха. Это постоянно критикуется, но результата нет. Как говорят в народе, "улита едет, когда-то будет". Вот и здесь улитка ползет. Это безобразие, особенно в век компьютеров. Надо давать живое, чтобы дети все понимали.

Больше бы культуры. Все-таки в блокаду была высочайшая духовность и нравственность и, самое главное, доброта, что нас и спасло. Благодаря этому мы выжили. С одной стороны, была семья, с другой - ленинградская предупредительность. Если кому-то что-то расскажешь, испытываешь радость, но досадуешь, когда не можешь что-то объяснить.

- Как Вы поддерживаете отношения между собой? Остались ли у Вас друзья с тех времен?

- Вы знаете, к сожалению, никого не осталось. У меня была подруга Валечка Самойлова. Мы с ней вместе пошли в 42-ом году в третий класс. Она была комсомольским, партийным работником. Мы мало встречались в последнее время, у каждого было много работы. Но в ее день рождения, 6 ноября, мы с мужем всегда были у нее. Там собирался весь московский аппарат, она работа в Исполкоме Московского района. Обязательно мы были вместе. Но у меня остался грех. В последнее время у нее было больное сердце, поставлен стимулятор. Она мне позвонила и сказала: "Ира, мы с тобой встретимся в этой жизни?". Я была не готова, у меня не был накрыт стол. Так это и не случилось. Ее не стало в 2002 году. Раньше я очень сильно переживала, потом боль притупилась. Нас всегда единил какой-то небесный знак, мы даже дочек назвали одинаково – Татьянами.

- Как Вы общались с ней во время блокады?

- Мы учились в 161-ой школе. В 42-ом году в ноябре меня наказали, и я должна была там остаться ночевать. Наши с Валей мамы обе дежурили ночью, моя мама в госпитале, а ее – в булочной. Валя говорит мне: "Давай удерем!". Мы взяли портфели. спустились тихонько по стенке, а Анна Петровна, наша воспитательница, нас не заметила. Мы удрали. Школу в ту ночь разбомбили... Позже, на одном из дней рождений Валечки я вдруг осознала, что она меня спасла. Я бы погибла. Она мне сказала: "Не я тебя спасла, а бог моими руками". Хотя она была комсомольским и партийным работником, но все равно пришла к вере.

- В блокадном Ленинграде было много верующих?

- Весь город в период блокады молился. У блокадного города женско-детское лицо. Тогда официально был запрет крестить, говорить о боге откровенно, но в блокаду даже сам Сталин, яростный противник религии, даже он изменил свое мнение. Потом снова это все взыграло, но в тот период было послабление. Вы знаете, я думаю, что Сталин, наверное, жил бы еще долго. Это тоже какая-то кара ему. Все, что с ним происходило…что-то в этом есть такое.

- Вы помните, как узнали о том, что началась блокада?

- Дело в том, что с 8 сентября 1941 года все усиливались и сгущались бомбежки - одна переходила в другую. А потом уже начались проблески голода. Но не все сразу все поняли. С сентября-октября голод шел семимильными шагами. Ноябрь-декабрь – это время, когда город начал умирать. Было очень холодно. Я даже помню, как я шла в феврале по улице, в зимнем пальто, и в спину мне светило солнце. Я ощущала спиной тепло. А 1-го мая 42-го я тоже была в зимнем пальто, мы были настолько истощены, что не могли согреться.

- Вера в победу была всегда. Во-первых, была очень хорошая пропаганда. Все было обклеено карикатурами на фашистов и плакатами с текстом, что мы победим. Этот дух и на радио звучал. На Елисеевском были окна ТАСС. Я потом узнала, что там работали всего 5 человек, но они творили чудеса. Это поддерживало дух наших мамочек и наших детей.

- У вас были особые традиции отмечания праздников?

- Знаете, в январе 42-го года мы просто умирали. Кто-то говорит, что в городе была елка. Я только помню, что мне приснился в Новый год сон. Мне приснился лес и подснежники. Причем я ходила по этому лесу, я осязала все это. Подснежники были не белые, а синенькие, лиловенькие. Эта картинка осела у меня еще с 40-го года, я была в лесу, и это отложилось в голове. Я проснулась с чувством того, что мне хорошо, хотя мы умирали.

Потом стал появляться хлеб - после открытия Дороги жизни. 125 грамм – совсем тяжело. Было пять пекарен в городе. И вот представьте, стояла женщина, у нее в руках ложечка муки из целлюлозы, папиросной бумаги, она стоит истощенная. Разве она не возьмет ее в рот? Возьмет! Чтобы оставить своим родным паек. А взамен она что положит? Поэтому рецептура – это бумага. Я помню, что хлеб был черный, блестящий и без запаха. Но мы его естественно употребляли. Когда появилась Дорога жизни, я стала нюхать хлеб и до сих пор нюхаю, вплоть до неприличия.

- Какие бы Вы выделили проблемы блокадников?

- Проблемы, конечно, есть. Самая главная – проблема одиночества, женщин, прежде всего. Самое ужасное, что есть близкие, а человек одинок, потому что близкие ждут, когда он уберется. Это одна из наших бед. Мы стараемся утешить. Это ведь не бесконечно, надо дать достойно уйти. С возрастом появляется осознание того, что ты бесполезен, ты обуза…

- Ирина Борисовна, что бы Вы сказали петербуржцам накануне 70-летия снятия блокады?

- Всем петербуржцам можно сказать, чтобы они сознательно относились к тому, в каком городе, с какой историей они живут, чтобы они это услышали и поняли. И еще очень важно, чтобы основная магистраль нашего города – Невский проспект, многие его дома были разрушены, наше пожелание – чтобы повесили в зоне видимости знаки, что где было. Ведь есть только Невский, 14 и рупор на Малой Садовой. А что на Невском 176 был эвакогоспиталь, не знает никто. Там работала моя мамочка, поэтому я знаю. Чтобы молодые шли, видели и не допустили никогда ничего подобного. Нужно жить и работать на созидание добра, а не накопительства. Ведь это все прах – пришло-ушло.